- Это проект «Медиатренды», и сегодня у нас в гостях кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры стилистики русского языка, литературный обозреватель «РБК стиль», журналист Forbes Russia Наталья Юрьевна Ломыкина. Наталья Юрьевна, здравствуйте!
- Здравствуйте!
- Для начала поговорим о конференции «Учимся говорить по-русски», которая проходила на факультете журналистики МГУ. Ее тема — это проблемы русского языка в детских программах в первую очередь. И вот такой вопрос: а важно ли воспитывать речевую культуру ребенка? И если да, то каким образом это можно делать?
- Безусловно, важно, потому что речевая культура человека воспитывается с детства . И, конечно, первое, что вы можете сделать, — это говорить правильно с вашим ребенком. Как ребенок учится говорить? Ребенок учится говорить в семье, безусловно. И очень часто мы слышим такие странные вопросы: «как, апострОф? А моя мама говорила апОстроф, а моя мама очень культурный и образованный человек». То есть для ребенка тот узус, та норма, которую он слышит в семье, становится основополагающей, и поэтому я, например, всегда говорю, что воспитание ребенка начинается с воспитания себя. Когда в семье появляется ребенок, родители пересматривают свои установки. Они стараются не делать то, чего они не хотят, чтобы делал их ребенок. Это касается и речевого поведения тоже, речевой культуры
- А насколько сильно влияние СМИ на речевую культуру ребенка?
- В определенный момент, когда ребенок получает доступ к СМИ, телеканалам, к телепрограммам, к радиопрограммам, к интернету, конечно, вот та база, которую построили уже родители, начинает трансформироваться под влиянием того, что он слышит в эфире. И мы сегодня говорили, что, когда на одном канале твОрог, а на другом творОг, у внимательного ребенка, у внимательного слушателя, закономерно возникает вопрос «как правильно?». И здесь понятие норм безусловно должно прийти нам на помощь, потому что есть закрепленная в словаре норма, которая соответствует сегодняшнему дню, и есть ответы на то, как правильно. И на самом деле хорошо бы было, если бы журналисты, работающие в эфире, пользовались едиными словарями. Это мое мнение. Вот в словаре Агеенко и Зарва, выдержавшем уже не одно переиздание, вариант для эфира, как правило, один. То есть мы все знаем, что есть вариант нормы и есть вариант допустимой нормы. Слово «кофе» разрешили употреблять в форме среднего рода, но для эфира норма все-таки одна.
Я считаю, что это правильно, потому что аудитория должна слышать речь ведущего, которая стремится к эталону. Пока еще есть кредит доверия со стороны аудитории, исследования показывают, что когда речь заходит о том, как правильно, аудитория апеллирует к теле- и радиовещанию. Пока еще мы авторитет, а значит, студенты факультета журналистики, будущие журналисты, нынешние журналисты должны все время воспитывать себя, то есть мы должны об этом помнить.
К тому же норма меняется. Может быть, я предваряю ваш следующий вопрос, но, скажем, когда я училась на факультете журналистики, в нашем орфоэпическом минимуме было слово «мУскулистый», было слово «подрОстковый». И когда я пришла работать на канал Культура, то пару лет еще я говорила, что это подрОстковая литература. Сейчас если я скажу «подрОстковая литература», мой редактор или звукорежиссер сделает мне замечание, скажет «Наташ, ну что же это такое». Потому что литература подросткОвая. И спортсмен, безусловно, мускулИстый. И мы это должны отслеживать. Норма консервативна с одной стороны и очень подвижна с другой. Когда в язык пришло слово «мАркетинг», оно произносилось как мАркетинг, потому что оно было образовано от слова «market», английский язык, ударение на первый слог, закреплено — мАркетинг. Слово просуществовало в языке какое-то время, мы адаптировали эту реалию, мы адаптировали это слово, слово обрусело, и ударение переместилось по традиции русского языка, на середину слова. И теперь правильно «маркЕтинг», а «мАркетинг» уже устаревшее, поэтому не думайте, что если вы один раз выучили «мАркетинг», то вы все время говорите верно. Следите за нормой. За то время, пока вы обучались, за время вашего бакалавриата и магистратуры норма могла измениться. Следите за словарем.
- Есть же поговорка. «Знают взрослые и дети: мАркетинг, а не маркЕтинг»
- Все!
- Это был обман!
- Это не был обман. Понимаете, на тот момент, когда слово появилось, когда только-только появились маркетологи, когда все активно спрашивали друг друга, что же такое маркетинг, он был мАркетингом. А теперь, когда мы знаем, что это такое, когда мы активно это используем, то это уже маркЕтинг.
- Понятно. На самом деле да, вы опередили несколько даже моих вопросов. И раз уж вы сказали, что СМИ все-таки являются авторитетом, то насколько хорошо они справляются с этой задачей?
– Насколько хорошо справляются СМИ – это вопрос серьезный. Разные СМИ справляются по-разному. И вот, знаете, я тоже готовилась к нашей встрече. Сейчас, если вы мне позволите, я приведу пример. Дело в том, что службы контроля эфира упразднили на большинстве каналов. И если раньше эфиры внимательно отслеживали, отсматривали, отслушивали редакторы, которые профессионально подготовлены, у которых множество словарей, чья работа, собственно, отслеживать ошибки в речи журналистов. Они были, они делали еженедельные мониторинги, ежедневные мониторинги, они подходили к вам после эфира и говорили «Вася, как ты мог? Неужели ты не знаешь!» Были звукорежиссеры, которые в силу своего опыта и общей образованности тоже поправляли. Особенно если программа шла в записи, вам немедленно останавливали эфир и говорили: «Вернись и скажи иначе. Эти слова не сочетаются друг с другом, это ударение неверно, эта интонация ненормативна».
Сейчас это, к сожалению, уходит. Это связано с тем, что на радио, на телевидение приходят молодые специалисты, для которых важнее, что они говорят, чем как они говорят. Но в идеале мы понимаем, что мы должны стремиться к тому, чтобы эти две части были равновелики, равноважны. Что мы говорим и как мы говорим. Так вот, к вопросу о примере. На телеканале Дождь есть такой ведущий Денис Катаев, который ведет программу «Искуственный отбор».
Программа, которую я не могу смотреть, потому что меня раздражает манера ведущего и которую я регулярно смотрю именно поэтому. Потому что я просто как исследователь интересуюсь речью этого ведущего, но как зритель я бы выключила ее на первых минутах. Так вот, у Дениса Катаева не только не нормативно ударение, все гораздо серьезнее: не нормативна интонация, не нормативно интонационное членение. И мне кажется, что об этом вообще перестали говорить. Если про ударение мы еще слышим здесь, на факультете. Мы слышим о том, что надо учить орфоэпический минимум, надо следить за словарем. У нас есть прекрасный М.А. Штудинер, автор словаря образцового русского ударения. О нормативной интонации мы в принципе не говорим: о том, как членить предложения, как логически выделять слова, почему частицы, предлоги не являются ударными словами, почему нельзя ставить паузу там, где у тебя просто закончилось дыхание, почему важно все-таки сформулировать свою мысль и подчеркнуть её звуком.
- Кажется, я попал в студию с очень строгим цензором, и не стоило за это браться.
- Нет, ну понимаете, когда вы разово допускаете ошибки, когда что-то произошло в эфире, - это все объяснимо, понятно и в общем нормально. Но когда мы можем наблюдать одного и того же ведущего программу за программой, раз за разом, год за годом, и ничего не меняется, - это, я считаю, системная проблема. Проблема главного редактора, канала и всего вещания.
- А, может быть, есть какие-то СМИ, какие-то журналисты, на которых стоит равняться?
- Наша кафедра, кафедра стилистики, проводила в прошлом году такой мониторинг: Мы отмечали журналистов, которые красиво говорят, мы отмечали те каналы, где преимущественно журналисты говорят хорошо и правильно. Я не могу сейчас точно сказать, но помню, что Александр Архангельский, ведущий телеканала «Культура», не раз получал всевозможные профессиональные награды, в том числе и от нас. Его речь стала одним из объектов анализа моей диссертации, я могу сказать, что он, действительно, очень хорошо говорит. Наверное, профессионалы старой школы, что ли, могут считаться эталонами. Я знаю, что эталоны – это очень размытое понятие при всей консервативности. Но, тем не менее, есть примеры, образцы. Стоит на них равняться.
- Есть ли примеры, когда журналист за допущенные ошибки терял работу?
- Вы знаете, когда существовала система мониторинга, журналисты теряли деньги, но работу нет, но лишиться премии за ошибки можно было запросто. И, наверное, когда допущены какие-то вопиющие ошибки, если вы перепутаете глав государства, название стран. Если вы пропустите частицу не в каком-то очень важном сообщении, из которого станет понятно, что случилось прямо противоположное действие. То есть я сама таких примеров не знаю, но допускаю, что серьезные выговоры и, может, даже увольнения возможны.
- То есть это не касается норм русского языка?
- Это не касается норм русского языка, скорее профессионализма и этики. То есть мы знаем случай с тем же самым телеканалом «Дождь», о котором я уже говорила. Его лишили вещания из-за неэтичной постановки вопроса о блокаде Ленинграда. Такое тоже может быть. Все, что произнесено в эфире, произносится серьезно.
- Если журналист в эфире сказал слово «звОнит», он может спать спокойно, да? Ничего ему не грозит.
- Я думаю, что, если это ценный кадр, руководство позаботиться о том, чтобы его научили говорить правильно. На самом деле, на серьезных телеканалах, радиостанциях есть специалисты по речи, которые этим занимаются. Когда я работала на телеканале «Культура», к нам раз в неделю приходил специалист по речи, мы читали свои сюжеты, чужие сюжеты, читали тексты с листа, читали просто разные тексты разных жанров, чтобы уметь читать красиво.
- Вы знаете, практики часто говорят, что журналисту профильное образование не нужно. Вот вы, как преподаватель русского языка, можете с этим согласиться?
- Нет, я считаю, что журналисту нужно профильное образование. Прежде всего, университетское образование, понимаете, - это системность мышления. То есть нас часто упрекают, что мы на факультете журналистики не учим практическим вещам. Вот практическим вещам как раз научат на месте, главное, что мы даем системность мышления. Ты понимаешь, как связаны друг с другом разные сферы. То есть, на самом деле, когда вы подходите к выпускным экзаменам, когда вы подходите к защите диплома, вам понятна система: язык, практика, теория, философия связаны в единое целое. И, что касается изучения языка на факультете журналистики, мы изучаем язык на другом уровне. Это не школьный уровень владения языка.
Меня часто спрашивают: «Что ты преподаешь?», я отвечаю: «Русский язык в его проявлениях». «Как же так, а зачем студентам факультета журналистики так долго его изучать? Они что, писать не умеют?». Конечно, умеют. Но на первом курсе мы занимаемся лексикой, это один пласт. На втором курсе мы изучаем синтаксис, новый уровень освоения текста. Потом мы подходим к стилистике, владея уже и лексикой, и синтаксисом, мы учимся выбирать из того ряда возможностей, которые у нас есть, те верные, которые помогут нам не только сообщить информацию, но увлечь аудиторию, как-то воздействовать на нее. Собственно нести ту самую функцию воздействия, которая журналисту все-таки нужна. Мы же не просто так сообщаем, не механически передаем информацию. Журналистика – это нечто большее. И для того, чтобы быть профессионалом, необходимо все-таки изучать язык глубоко, необходимо пользоваться всеми уровнями языка, знать, как это делается.
- Изменилась ли как-то информационная речь в новостных выпусках за последние 5-10 лет?
- Речь в эфире стала быстрее, это абсолютно точно. Речь, возможно, не изменилась сама по себе. На самом деле, интернет изменил многое, в том числе и речь в теле- и радиоэфире. Ключевые слова стали такими, чтобы их было проще индексировать в Яндексе. Рейтинг, который раньше определялся странными службами дозвона, у кого включен телевизор, кто какой канал смотрит, какие-то соцопросы… Сейчас все считается гораздо проще. В интернете все видно. И на это ориентируются теле- и радиоканалы и, конечно, интернет-СМИ.
Если мы говорим об информационном вещании, здесь стало еще меньше оценки, образности, эмоциональности, потому что слова однозначные лучше индексируются. Если мы отвлечемся от эфира и посмотрим на газеты, то заголовки перестали быть построенными на языковой игре, как это было 10 лет назад, когда все заголовки «Коммерсанта» были построены на языковых аллюзиях. Сейчас это информационные заголовки в более или менее чистом виде, потому что иначе они не попадут в Яндекс-Новости, не соберут трафик, мы проиграем.
Эта «интернетизация», как ни странно, определила чистоту информационного вещания. То, о чем мы говорили — информационные жанры не допускают оценочности, тяготеют к сдержанности, — закрепилось с помощью интернета, и информационно-новостные жанры стали чище. Есть строгие принципы написания, подачи новостей.
- Многие ведущие новостных программ не являются профессиональными дикторами. Это как-то сказывается на качестве этих программ?
- Что мы понимаем под словом «диктор»? Понимаете, дикторы читали подготовленный текст, это не был их текст. Сейчас ведущий, даже ведущий новостной программы, имеет не то что право голоса — это его программа. Он делает свой выпуск. Он собирает тексты до эфира, он их просматривает, редактор редактирует под него, и сам он редактирует под себя, вычеркивая какие-то слова, которые ему неудобно произносить, переписывая предложения, потому что синтаксис неудобен ему.
У нас же у каждого своя манера речи. И кому-то удобно произносить сложные предложения или предложения с придаточными, а кому-то неудобно, кто-то предпочитает простые формулировки. И на самом деле коллектив, который работает с определенным ведущим, все это знает, и в слаженной команде текст пишется под ведущего, и текст редактируется самим ведущим. И если во время эфира приходят срочные новости, происходят изменения, то текст меняется. И это сильно отличает нынешнего ведущего от диктора. У диктора не было права голоса, не было права решать, вычеркивать, добавлять, дописывать. Он мог только качественно прочесть то, что уже подготовлено. У нынешнего ведущего задачи другие. Зрителям больше не нужна механическая говорящая голова, а нужна голова думающая. Да, в какой-то момент эта установка на разговорность, на размышления в эфире, на диалог со слушателем и зрителем сказалась на качестве речи, потому что пришли те, кто умеет думать, а говорить они научились потом. Но мне кажется, что все-таки федеральные каналы стараются следить за качеством.
- А какие ошибки журналисты допускают чаще всего?
- Ошибки классические. Ошибки склонений числительных. К сожалению, журналисты забывают о том, что нужно готовить речь к эфиру, если речь идет о подготовленном тексте, неплохо бы написать числительные словами. Они очень надеются на себя и пишут цифры, а потом не знают, как это правильно произнести. И на самом деле, это совет всем журналистам, работающим в радио- и телеэфире: пишите имена и отчества ваших гостей, имена и отчества тех людей, о которых пойдет речь, полностью. Пишите числа прописью, это вам очень поможет, потому что в условиях эфира ты иногда теряешься, ты не помнишь, Ф. М. Достоевский – это кто? На самом деле, даже самые опытные из нас вдруг могут забыть, ошибиться. Когда написано, что Федор Михайлович, тогда все нормально, Антон Павлович – это другой человек, сложно перепутать. Но бывает всякое.
Про ошибки в ударении мы уже сказали. Ведь знаете, посмотрят ведь, твОрог или творОг, когда читают текст, но не посмотрят, на стЕнах или на стенАх. В этом соборе уникальные фрески на … стенАх. Вопрос формы слова, ударения в глаголах, - это такие неочевидные вещи, на которые журналист, когда пишет текст, не обращает внимания. Он обращает на это внимание в студии, когда бывает поздно.
- Вы работаете литературными критиком. Вопрос ближе к вашей специализации: насколько часто встречаются ошибки в текстах, которые вы обозреваете?
- Это вопрос к редакторам. Важна и роль издательства, где вышла книга. Потому что писатель не отвечает за качество текста. Когда мы говорим об ошибках, опечатках, неоправданных повторах это не вина писателя, это претензия к редактору. Об этом часто забывают. А, вот писатель такой-то пишет плохо! Наверное, он пишет хорошо, раз его уже издали, и, наверное, у него был не очень сильный редактор, раз эти ошибки все-таки прошли.
Если мы вернемся к норме, то, скажем, в моем детстве детские стихи, повести были носителями и нормативного ударения. В стихотворении Ирины Токмаковой про пони на перроне: «Овсяное печенье и сливовый компот». По-другому невозможно было прочитать, компот был слИвовый, иначе он не ложился в ритм, и ребенок сразу запоминает, что компот слИвовый. Точно так же в школе, когда читали рассказ Пришвина «Кладовая солнца», везде стояло ударение, и все запомнили, и споры о том, кладОвая или кладовАя, неуместны, потому что мы выросли с сознанием, что «КладовАя солнца».
К сожалению, сейчас ты не впитываешь норму из литературы так же легко и просто. Не обязательно то, что написано в книге, верно. К сожалению, это так. Тут важен вопрос доверия. Есть издательства, которые отвечают за качество своей продукции, есть издательства, которые никаких гарантий вам не дают. Соответственно, вопрос самообразования и критического мышления очень важен.
- А насколько у вас получается критично подходить к своим текстам?
- Я очень стараюсь. Пожалуй, главное правило, которое существует, - это читать тексты вслух. Вот текст, который написан тобой, для тебя, он должен быть прочитан тобой не в эфире, а заранее. Я знаю журналистов, которые проговаривают свои тексты, когда их пишут. Часто корреспонденты новостей, работая, одновременно пишут и читают. И тогда они могут поправить. Потому что это очень неприятно, когда ты в эфире обнаруживаешь, что предложение слишком длинное, что причастный оборот непроизносим, что тебе неудобно проинтонировать то, что ты написал, и надо исправить. Важно читать вслух.
- Какие вообще тенденции сейчас существуют в медиатексте?
- Пожалуй, ключевых тенденций четыре: медиа текст стремится к разговорности, потому что мы стремимся уменьшить дистанцию между читателем и автором, между ведущим и слушателем, между корреспондентом и зрителем. Мы стремимся к тому, чтобы телевидение приближалось к межличностному общению, чтобы радио приближалось к межличностному общению. Да, мы всегда имеем в виду, что это не совсем личное общение, не совсем неформальное, но мы стремимся к тому, чтобы диалог был естественным. Это первое.
Я сказала, что мы стремимся, чтобы диалог был естественным, и это вторая тенденция – диалогизация. Везде, будь то блог, будь то текст газеты, будь то журнальная большая публикация, номер журнала, выпуск новостей в радиоэфире и выпуск новостей на телевидении, любой программы, подразумевается диалог с аудиторией. То, чего не было раньше. Вот вы спрашивали меня про дикторов. Диктор не вел никакой диалог. Он сообщал и вас не спрашивал. Сейчас мнение аудитории определяющее. Все борются за рейтинг, все борются за аудиторию и постоянно ведут диалог с этой аудиторией. Поэтому в текст вшиты, скрыты всевозможные приемы, которые позволяют это внимание удержать. Это может быть диалог открытый, это может быть диалог на уровне текста, который не считывается на первый взгляд. Именно он побуждает вас ставить лайки, писать комментарии, делиться ссылкой на этот выпуск, на эту программу в соцсетях. То есть безусловно Интернет поддерживает этот диалог. Все, что я сейчас перечислила, все эти действия – это диалог, реакция аудитории на журналистское произведение.
Третья тенденция – это интимизация. То есть вот тот доверительный тон, это не значит, что этот тон очень личный. Это тон человека близкого и равного. Нет диктата. Журналист не выше своей аудитории, журналист на уровне своей аудитории. Не нужно опускаться до уровня аудитории необразованной и так далее, но не нужно никогда общаться с аудиторией свысока.
Еще одна тенденция современного медиа текста – это наличие подтекста. Сейчас, мне кажется, это очень ярко проявлено. Мы всегда имеем в виду контекст, ситуацию, которая вокруг нас, и мы активно используем все способы создания подтекста, интонации и логического ударения, если речь идет о звучащем тексте, до аллюзий, метафор? Многозначности слова, если речь идет о тексте газетном, тексте в блоге, тексте в Интернет-СМИ. Пожалуй, это связано с тем, что свободы слова как таковой мало. Идет все равно централизация, стараются власти контролировать СМИ. Как бы мы ни хотели говорить, что у нас есть свобода, свобода у нас есть на том уровне, который позволяют, это известно. И позволяют, на самом деле, достаточно много, потому что невозможно быть страной, претендующей на демократию, имидж демократической страны, и не иметь свободы прессы. Ну мы с вами все прекрасно понимаем, что эта свобода у нас ограничена. И, как известно, в условиях несвободы подтекст расцветает. Мне кажется, очень видно, что нас ограничивают, по тому, какое количество скрытых смыслов в современных журналистских текстах. Их чрезвычайно интересно находить и разгадывать, но, сожалению, грустно, что они вообще есть.